Санников Андрей. Зырянские стихотворения. Екатеринбург; Москва: Кабинетный ученый, 2016. — 20 с. + CD.
Книга Андрея Санникова — это волшебство. Его стихи — всегда волшебство. Да и сам Андрей Санников, значимый современный поэт, родом из Березняков, кстати, один из двух уральских поэтов, включенных в учебник “поэзия” Кузьмина, Корчагина и Азаровой — удивительный человек. Успевший поработать в самых неожиданных местах — от археолога до реставратора и от директора краеведческого музея до директора церковно-приходской школы, а потом основать в Екатеринурге литературную студию, из которой вышло немало прекрасных авторов — он сам обеими ногами стоит в пространстве мифологическом.
Стихи эти оглушают. Мир вокруг останавливается как в замедленной съемке — и ты стоишь на пустой земле — через секунду после атомного взрыва, оглушенный и дизориентированный невидимой и неслышной взрывной волной. Шепотом.
холодно а было тепло
(кровь хрустит как будто стекло)
вот и наступила зима
(ходят по Усолью дома)
ночи или тёмные дни
(в небе дыры или огни)
Когда дзенский ученик отчаивался понять, что такое просветление — и никакие медитации не помогали — появлялся учитель с палкой наперевес. И от удара точка сборки ученика мгновенно смещалась. И просветление было вокруг, со всех сторон, сверху и снизу и за спиной.
в четыре года я увидел мёртвых,
мне непрерывно снятся эти сны —
мне непрерывно снятся непрерывно
вокруг домов изрытая земля,
вокруг домов заброшенная стройка,
а под землёй качается вода.
Санников ничего не проговаривает — но ты все понимаешь сам. Внешний минимализм открывает настоящее — оно прямо здесь, на расстоянии вытянутой ладони, за всеми умолчаниями ласково приобнимает тебя за плечи.
И грубую, страшную реальность, обыденность Санников хватает в кулак, тянет на себя — вот она уже вывернута наизнанку. Вот ее кожа изнутри — вперемешку с кровью и жиром. Мир вещей сдался, качнулся и растворился.
Соседи что-то сверлят спозаранку
и каменная мебель дребезжит.
И птицы дребезжат над ней, мятутся —
как будто клочья полиэтилена
в воронке ветра с мелкими камнями.
Растёт воронка, втягивает воздух,
стоит полупрозрачная юла
над лесом. А внизу гуляют люди —
здороваются, хлопают себя
то по груди, то по боку — неслышно
внутри одежды дребезжат мобилы,
как будто зубы у детей растут.
Книга, составлена из одной подборки, из одного дыхания — шепота на ухо, заговаривания. Медитация вместе с автором в огромном и перевернутом сказочном мире.
Куда пойти? Все умерли недавно
и стали — наконец-то — как живые,
и разошлись куда-то по делам.
Мир, который создает Андрей Санников — это самое важное. Огромный, камерный, с неевклидовой геометрией, неназываемый, страшный, потрясающий — он больше внутри, чем снаружи.
Проходит осень, наступает лето,
проходит лето, наступает осень —
летят, стеклом блистая, паутины —
на берег деревянные моторки,
как выдры вышли и легли у ног.
Я полюбила эти стихи сразу. Помню чувство после прочтения их в журнале “Знамя” — сложнопередаваемый коктейль эмоций — онемение и беспредельный восторг. Совершенно детское чувство — которому не можешь даже дать имени. Потому, что стихи — страшное удивительное эхо из страны, где живут дети и мертвецы.
Когда я вижу сливочное масло —
я узнаю его и улыбаюсь,
как будто бы июнь и я в лесу,
и лес вокруг меня коми-пермяцкий,
и очень хорошо, что я умру,
и за спиной река или собака.
Самое важное в стихах Андрея Санникова — это кристальная честность. Неназываемая реальность его — настоящая, без единого фальшивого слова. И страшно именно от этого — от того, что ты поверил.
В августе незрячем и невзрачном
на бомбардировщике прозрачном
двойники и даже тройники
отвезут меня в Березники.
Приземлимся при дожде и громе
на заброшенном аэродроме
в полвторого ночи и пойдем
к яме, где когда-то был мой дом.
Но, говоря о книге “Зырянские стихи”, нужно говорить не только о поэзии. Книга — это произведение синтетического искусства. Кроме текстов, ее вторая половина это сюита молодого музыканта Алексея Русских. Таким образом музыка становится попыткой создать для вселенной Санникова еще одно измерение — четвертое. Удачная попытка или нет — читатель-слушатель должен решить сам.
Статья написана для журнала Вещь