В деревне была церковь, когда-то переделанная в музей атеизма. Потом атеизм
закончился, ее начали переделывать обратно да так и забросили. Церковь стояла,
облепленная прогнившими строительными лесами, с осыпающейся краской.
Приезжали периодически ее восстанавливать какие-то не то студенты-истфаковцы, не то
охочая до эзотерики молодежь из стройотрядов — и копошились пару месяцев среди
кирпичного крошева, гнилых балок, цементной пыли. Но тоска этого богом забытого места
брала свое — пафос затухал, молодежь уезжала, а церковка оставалась стоять.
Обезглавленная, осевшая, издыхающая.
Конечно пришли епархия сюда молодого энергичного батюшку, глядишь бы закипела
работа, церковь бы восстановили, но кому она была нужна в этой полумертвой деревне.
Все, кому было дело до каких-то богов, сами нашли к ним дорогу и научили их говорить с
собой.
Старуха жила в церковном подвале. К ней часто ходили за каким-нибудь
трансцендентным советом, приглашали отпевать покойников и снимать порчу. В
основном приезжали из области всякие хиппи, оплывшие тетеньки неопределенного
возраста да заикающиеся некрасивые девушки в мятых платочках. Старуха никому не
отказывала, всех встречала, слушала молча, усмехалась странно, а потом шептала
каждому ответы на вопросы, заданные и незаданные. Тетеньки, хиппи и девушки сразу
менялись неуловимо и потусторонне, уходили и больше их никогда не видели. Потом
приезжали новые — автостопом или на пазике из райцентра, неуверенно оглядывались,
шарахались от тощих деревенских собак, стучались в запертые ворота, спрашивали где
найти бабушку, которая всем помогает. Местные молча тыкали пальцем в развалину
церкви.
Старуха обычно встречала гостей еще на дороге – страшная, раздутая, с тонкими сухими
паучьими руками. Она щурилась на свет, молча улыбалась и жестом приглашала к себе.
В церковный подвал не вело лестницы, в стене просто зияла дыра. Земляной пол под
уклоном вел вниз, почти в нору с низким земляным потолком и грубыми деревянными
лавками. На одну старуха усаживала гостей, на другую садилась сама и слушала.
В деревне к старухе относились безразлично. Каждый ее житель обитал в собственном,
потаенном мире и обитатели соседних миров для него были все равно что тени. С ними
можно было говорить, но все равно односторонне. Оставались они ненастоящими, не до
конца материальными.
Так и шла жизнь: тайная, странная, молчаливая. Иногда кто-то из деревенских вдруг
начинал тосковать и уходил в темный сырой всегда осенний лес на поиски того, что сам
не мог назвать.
А когда выпал первый снег, наверное в конце октября, в деревне появилась
девушка Таня. Светленькая, худенькая, с чахоточным румянцем — она приехала из
краевого центра тоже за советом к старухе.
Та встретила ее и когда пошли в подвал вдруг сказала: тебе уезжать не надо тебе
умирать скоро. Таня ничего не ответила, но, когда пришли в землянку, просто легла на
лавку, накрылась кофтой и заснула, не закрывая глаз.
Таня осталась жить в церковном подвале, старуха не стала ее выгонять.
Чем ближе было к зиме, тем раньше старуха вставала, чуть ли не на рассвете. Сразу
уходила и возвращалась лишь ночью. Сначала Таню это пугало, потом она привыкла и
полюбила быть одна. Гуляя, она встречала местных, погруженных в потустороннее, и со
временем переняла их потаенный образ жизни. Стала воспринимать их как тени.
Большую часть дня Таня лежала в подвале на лавке, смотрела в земляную стену – и
ей открывались небесные сказочные картины и вся ее новая жизнь.
Когда навалилась зима, Таня вдруг полюбила гулять. Она расчищала снег, почти
заваливший за утро после старухиного ухода лаз в подвал, и шла по единственной
деревенской улочке прямо. Дома заканчивались, начинался лес, потом поле, потом снова
лес. Дорога исчезала, засыпанная снегом — зимой здесь никто никуда не ходил, но Таня
все равно шла дальше и дальше.
Однажды она забрела на незнакомую опушку: куда ни глянь расстилалось
снежное поле — то там то здесь из земли торчали темные уголки изломанные буквой «л».
Таня не сразу поняла, что это кладбище: могилы и покосившиеся деревянные кресты
занесло, только отсыревшие голбцы, прикрывающие надписи на крестах были едва
видны.
Тане на кладбище понравилось — уютно и покойно было. Люди там окончательно
растворились в своих мирах, перестали быть даже тенями — от этого становилось
особенно хорошо. Девушка сидела на снегу между черных голбцов и думала, что
нынешние, наземные жители деревни, ничем не отличаются от этих, бывших, которые
лежат в земле. Не цепляются за жизнь, не гонятся за суетным, путешествуют по своим
мирам в мертвых полусгнивших домах — мир был правильным и последовательным.
Во время одной такой прогулки, Таня издалека заметила какую-то процессию – темную,
неторопливую. Не приближаясь и не удаляясь, двигалась параллельно горизонту цепочка
людей. Странные они были, не погруженные в миры и на тени совсем не похожие,
отчетливые и реальные, сразу ясно — нездешние.
Таня полюбовалась на них издалека и пошла обратно в деревню.
Старуха уже вернулась в подвал и сидела, поджав ноги, на лавке. Когда Таня вошла,
старуха ей потусторонне так улыбнулась, и Таня сразу поняла, что видела на кладбище
мертвых.
«Хочешь, расскажу сказку?» — вдруг спросила старуха. И, не дожидаясь ответа, начала:
«В одной стране жил принц, это было давно. Принц был хороший, подданные его любили.
Потому, что верили — он воплощение бога. Сам принц тоже верил, потому поступал
правильно, так как должно. Однажды отец по злому навету выгнал его из дворца. Принц
подчинился и много лет жил в землянке в лесу. Он никогда не обижался на
несправедливость отца, не ругал злую судьбу, потому что знал — вся жизнь в этом мире
ненастоящая, лишь иллюзия, только игра. Настоящая же начнется там, после смерти.
Начнется, когда все, что должно и правильно будет сделано. И вот там-то будет радость,
свобода, любовь, истинное божественное воплощение, счастье в далеких мирах. После
смерти отца принц вернулся домой и стал мудрым правителем. Народ уважал его за
верность древним законам. Однажды среди людей поползли слухи, что жена принца изменяет ему — принц прогнал жену, хотя очень сильно любил. Он знал, что слухи неправда, но авторитет, но верность древним законам, но воля народа. В изгнании жена умерла, но он утешал себя тем, что она уже в своей настоящей, счастливой, радостной жизни, а он только помог ей. Так принц жил долгие годы и чем
старше он становился, тем сильнее желал умереть».
Старуха замолчала и улыбнулась. Таня взглянула на эту улыбку и все поняла, но все
равно спросила: «А что же было потом?»
«Потом принц состарился умер. Он умирал спокойным и радостным, он знал, что его
настоящая жизнь начинается. И в ту секунду, когда умер, он понял: нет никакой
настоящей жизни, божественной оболочки нет и даже собственного бессильного тела
нет — его уже несут на погребальный костер.
Это было так страшно и так тоскливо, что принц захотел заплакать. Но не было у него
больше глаз и не было у него больше слез. И он отправился в единственный
существующий, в единственный реальный мир, чтобы прожить там свою смерть.
Старуха замолчала и посмотрела вверх. Таня подняла глаза: через дыру в стене церкви
было видно, как падает тихими крупными хлопьями снег.